Шекспир мне друг, но истина дороже - Устинова Татьяна Витальевна (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
– Мы считаем, – начал Озеров неприятным голосом, – что человек, который на вас напал, был в шерстяных перчатках. Это именно человек, а не дьявольское отродье!.. Он дал вам выпить какой-то химии, допустим, сильнодействующее снотворное!.. Вы начали засыпать, а он поджег ваш дом и ушел. Я хочу знать, кто это был. Я хочу знать, зачем он это сделал. Думайте, Ляля. Давайте, давайте!
– Я не знаю, – пробормотала она испуганно и моргнула. – Я не знаю, правда.
– Врагов у вас нет, – продолжал Озеров. – Нет врагов, Георгий Алексеевич?
– Да какие у нее враги, Максим?! Она… посмотри на нее! Цветок ромашка она, а ты говоришь – враги.
– Тем не менее вы почти стали вторым трупом во всей этой милой истории. Случайность спасла. Вы это осознаете?.. Или не очень?
Федя Величковский подошел и осторожно тронул начальника за плечо. Он не понимал, из-за чего тот так взбеленился. Озеров не обратил на него внимания.
– Если мы не поймем, что происходит, он вернется и доделает дело, то есть убьет. Я не знаю, сожжет вас или, может, зарежет. А Егора рядом не случится, он же не может всю оставшуюся жизнь караулить у вас под дверью!
– Ты… полегче, Максим, – хмуро попросил сосед.
– Куда уж легче, – все сильнее заводился Озеров. – Федь, не сопи! Ляля, а вы не выпучивайте на меня глаза! Я не говорю ничего сверхъестественного! Вам отведено определенное место в спектакле. Вы играете какую-то роль, по всей видимости, жертвы. Вам в кабинет подкинули ключи Верховенцева, примитивный ход, согласен, но если бы Федя не дул постоянно чай, я бы не знал, что накануне в вашем буфете не было никаких ключей! Это первый эпизод. Встык следует второй эпизод – вас пытаются сжечь заживо в собственном доме! Это уже очень серьезно, и мы должны понять, кто и зачем это делает. Вы кто, Ляля?
Она помолчала, рассматривая Озерова, потом выговорила медленно:
– Я?.. Заведую литературной частью. Читаю книги и рукописи. Зарплату получаю в кассе. Всю жизнь живу здесь. То есть не совсем здесь, а по соседству…
– То есть вы – это вы, никаких секретов, тайн и подводных течений. Ничего особенного с вами никогда в жизни не случалось, вы не находили клад, не продавали иностранной разведке секретных документов, не получали в наследство берилловую диадему!.. Самое примечательное событие последнего времени – крах любви! Любовник вас бросил. Правильно я понимаю?
– Максим, полегче, я сказал!.. – рыкнул сосед.
Она начала медленно краснеть. Неровные пятна проступили на шее и на щеках, как будто Лялю нахлестали крапивой.
– Может, в вашем доме должны были сгореть какие-то улики, не только вы? Может, у вас что-то пропало? Может, вы что-то видели и забыли? Или слышали и не поняли? Думайте, Ляля, ну!.. Вспоминайте!..
– Отвяжись от нее, – процедил Атаманов.
Озеров вскочил и немного походил по комнате туда-сюда, сунув руки в карманы брезентовых штанов, бывших Фединых.
– Так не получается, – сказал он сам себе и остановился. – Хорошо, давайте попробуем по-другому. Рассказывайте, как вы жили после… убийства Верховенцева. И после того, как от вас ушел Земсков. Что делали, куда ходили, с кем разговаривали. Может, к вам приходил кто-то из театра?..
– Так он и приходил, Земсков этот, – буркнул сосед. – Вещи забирал, да, Ляль?.. Я его с крыльца спихнул, он больше и не приходил.
– Я… не знаю, Максим… Все было как всегда. Из театра домой, утром опять в театр. Ну, пьесу читали, вы знаете. Ключи эти проклятые в чашке нашли. Господи, стыд какой… Но я правда не знаю, как они туда попали!.. Я ключей не брала и денег из сейфа не брала…
Федя хотел что-то сказать, сунулся было, но промолчал.
– Письмо потерялось, – помолчав, добавила Ляля. – Я его долго писала. А потом оно потерялось.
– Какое письмо?
Она посмотрела на Озерова несчастными глазами.
– Я Ромке написала письмо, – сказала она, и красные пятна залили виски и лоб. Говорить ей было трудно и стыдно. – Ну, чтобы он… не уходил. То есть чтоб вернулся. А то я… погибну. Я его на работе писала, в театре. А потом не нашла.
– Письмо… в виде письма? – уточнил Озеров. – То есть вы писали не на компьютере, а ручкой на бумаге, да?
Ляля кивнула. Атаманов шумно, как лошадь, выдохнул.
– А больше из театра к вам никто не приходил? – все-таки встрял Федя. – Ну, кроме Романа?
Ляля отрицательно покачала головой.
– И сумка куда-то делась, – добавила она, шмыгая носом. – Моя сумка, с которой я на работу хожу. В ней кошелек, бумажки разные. Пропуск в театр, у нас иногда проверяют, как на дядю Васю бдительный стих найдет. Мы с Егором ходили в мой дом, хотели забрать, а ее нет.
Озеров задумался.
– А где она обычно стоит?
– В прихожей на тумбочке. Я утром беру, когда на работу ухожу, а вечером обратно ставлю. И ее нет. Может, сгорела?..
– В прихожей не горело.
– Ну чего яичницу-то? – спросил Егор. – Разжарить?
– Сейчас, – быстро выпалил Федя, тараща шоколадные глаза. – Яичницу – отлично, яичница – просто прелесть что такое. Георгий Алексеевич, вы жарьте, а я сию минуту!..
Он напялил куртку и выскочил за дверь. Озеров посмотрел ему вслед.
– А вы сами… собирали вещи Романа, Ляля?
Она закрыла лицо руками, но спохватилась и положила ладони на колени.
– Он сказал, что хочет есть. Я думала, он вернулся, ко мне вернулся, а потом оказалось, что пришел за вещами. Я из кухни вышла, а Ромка уже… с пакетом…
Тут вдруг в окно постучали, и они все трое разом оглянулись. За стеклом маячил Величковский в войлочной шапке «Пар всему голова».
– Максим Викторович, можно вас на минуточку? – приглушенно прокричал Федя из-за стекла, козырьком приставив ладонь к шапке.
– Я сейчас.
На улице было белым-бело, тонкая снежная пыль висела между деревьями, и небо казалось высоким, ледяным. Озеров зажмурился от этого белого ледяного света.
– Слушайте, – затараторил Федя ему в ухо, – надо сходить в ее дом и все там проверить.
– Что мы можем проверить?
– Ну, например, где эта ее сумка! И потом, может, там посреди комнаты канистра с бензином стоит, а?! И на ней отпечатки пальцев?
– Федь, не ерунди.
Но тем не менее спустился с крыльца, и они зашагали вдоль забора к калитке – впереди Максим, за ним Федя. Федор все наклонялся вперед, чтоб быть поближе к озеровскому уху.
– И еще я подумал, может, ключ от кабинета у нее Земсков свистнул? А?.. Ну, раз никто из наших, из театральных, больше к ней не наведывался?
– Я тоже об этом подумал, – согласился Озеров. – Тогда получается, что в кабинет связку он подбросил? Зачем?..
– Ну, это как раз понятно! Он от нее ушел, и в тот же вечер убили Верховенцева. Допустим, его убил Земсков, спер деньги из сейфа и решил все свалить на Лялю. Но как подкинуть ей связку? Если б он ее не бросил, он бы из ее сумки кабинетный ключ мог в любой момент вытащить, но он-то ведь бросил! Вот ему и пришлось придумать, что он за вещами приходил. Он потихоньку ключик из сумки взял, связку Верховенцева в кабинет подбросил, а утром ключик ей вернул, то есть обратно в сумку кинул. А? Каково?..
Озеров сказал, что все это вилами по воде писано.
На Лялином участке сильно пахло гарью, снег был серый, истоптанный. На дорожке и вокруг дома лежали хлопья жирной сажи. Федя остановился, стал оглядываться по сторонам и потягивать носом.
– Химией какой-то несет, – сказал он, как заправский эксперт из кино. – Чувствуете?
Озеров не чувствовал никакой химии. Запах недавнего пожарища, резкий, оглушительный, лез в нос и в горло.
Федя заглянул в окно с высаженной рамой, оперся руками о подоконник, вдвинулся поглубже, налегая животом, и длинно свистнул.
– Ничего себе! Да тут полдома выгорело!
Озеров, сунув руки в карманы, стоял на дорожке. Заходить в дом ему не хотелось.
Он вспомнил, как языки пламени лизали деревянный бок шкафа, перекидывались на потолок, а он все швырял и швырял снег, который шипел, превращаясь в пар, и он кашлял, отворачиваясь от жара, и боялся, что у него вытекут глаза. И все это никак не заканчивалось!..
